Кыш (Андрей)

Расскажи, пожалуйста, о своей жизни и активистской деятельности до войны и переезда за границу?

Я начал интересоваться политикой примерно с начала кампании Навального. Что конкретно побудило меня участвовать в оппозиционной деятельности, я не могу сказать; возможно, какой-то из его роликов. Первый мой митинг был 5 мая 2018 года, в день инаугурации Путина. Протесты проходили по всей России. В тот раз задержания удалось избежать.

Осенью того же года, когда начали обсуждать повышение пенсионного возраста, Навальный снова анонсировал протесты. Я пришел в штаб Навального с одноклассником, мы попросили листовки, чтобы расклеивать их по городу. Начали с пары сотен, потом больше, пока не дошли до тысячи в день. После этого мы ходили на встречи волонтеров, помогали в подготовке митинга. На самом митинге я вызвался опрашивать участников о том, откуда они узнали об акции, чтобы понимать, какие методы агитации эффективнее. Спустя 15 минут опроса меня первый раз схватили за руки омоновцы, выбив планшет с заметками из рук. Люди меня отбили — так продолжалось несколько раз во время шествия.

Я залез на козырек дома и начал скандировать кричалки. Когда я слез, меня скрутили омоновцы, доставили в отделение, составили протокол, но дело в итоге было прекращено, т.к. до 16 лет нельзя привлекать к административной ответственности (мне было 15). Меня поместили в центр временного содержания несовершеннолетних — аналог спецприемника для детей. Условия там не сильно отличаются от спецприемника для взрослых.

Сколько вас там было человек?

В автозаке было 15 человек, в отделе полиции меня отделили, и я сидел у инспектора по делам несовершеннолетних. Тогда задержали более 600 человек. Все отделы были забиты. Меня отвезли на какую-то окраину.

Спустя пару часов мама меня забрала. Ей это давалось нелегко, она мою позицию не сильно поддерживала, считала это бесполезным и бессмысленным делом с большими рисками. Она не поддерживала режим, но переживала за меня, особенно после убийств Политковской и Немцова и репрессий в отношении оппозиции. Я не особо прислушивался.

После задержания полиция передала в школу информацию о произошедшем. Там началось серьезное давление. Меня вызывали на советы, пытались поставить на учет в полиции, обвиняли, что я выступаю против своей страны, повторяли клише про западных кукловодов, манипуляторов. Угрожали отчислением.

А какое отношение было у одноклассников?

Одноклассники относились нейтрально: большинство не понимало, что происходит. Больше шутили, что я постоянно на акциях и у меня постоянно проблемы с полицией. Меня считали авторитетом в вопросах политики, у которого можно узнать мнение по острым вопросам: выборы, значимые события в политике. Но были ребята, кто активно поддерживал мою позицию, но сами ходить боялись [на протесты], потому что видели, какие проблемы у меня из-за этого в школе.

После задержания на митинге я познакомился с Машей Малышевой, юристом-волонтером в питерском штабе Навального. Когда назначили комиссию по делам несовершеннолетних, я спрашивал в чате волонтеров об адвокате, и она предложила помощь. Мы подружились. Она защищала меня на комиссиях до 18 лет, а потом в судах.

Сколько у тебя вообще было дел?

Было много недокументированных задержаний: меня доставляли в отдел, держали несколько часов и отпускали без документов, которые я требовал, либо просто выгоняли. Иногда упаковывали в машину и отпускали прямо оттуда, иногда я сбегал с автозака. Если считать эти случаи, потянет на два десятка дел. Это не так много, у многих активистов больше: у моего друга Евгения Мусина более 70 задержаний за акции, пикеты и участия в митингах.

Как эти задержания впоследствии отразились на твоей повседневной жизни?

Большая часть деятельности проходила, пока я был несовершеннолетним и учился в школе. Были проблемы в школе, задержания, давление, угрозы от учителей, в том числе из-за агитации в самой школе. Также я занимался школьными делами. Когда приняли поправку в школьных правилах о запрете использования телефонов в школе, я против этого выступал, отказывался сдавать телефон, убеждал других не следовать идиотским правилам, которые нарушают закон. Я раскрыл в школьной столовой коррупционную схему, когда повара воровали продукты, положенные школьникам.

Тебе дали в итоге доучиться?

Мне дали доучиться, но была критическая ситуация после очередного задержания, как раз когда ввели правила по телефонам и я отказывался его сдавать. Маму вызвали в школу, директор стал на меня давить, угрожать, что сейчас отчислят, если я не соглашусь с этим правилом и не перестану участвовать в акциях. И они давили на маму, чтобы она сама забрала документы. Но я ее предупредил, что по закону об образовании у них нет оснований меня отчислять, что они будут ее вводить в заблуждение, настаивать, чтобы я сам ушел – они очень любят так делать. Мама документы забрать отказалась. Они разозлились и стали еще больше пакостить мне, особенно отдельные учителя.

Расскажи о жизни вне школы?

После акции 9 сентября 2018 года в Москве и в Питере появился так называемый бессрочный протест. Активисты, отказавшиеся расходиться после акции, объявили бессрочный протест до выполнения требований отмены плана реформы, отставки правительства, отмены репрессивных законов и свободы политзаключенным. В Питере несколько десятков людей еще несколько месяцев выходили каждый день на акции: небольшие митинги, одиночные пикеты и перформансы. Участники активно преследовались полицией, почти каждый день проходили задержания на протяжении двух лет, с каждым днем люди продолжали выходить, но с меньшей периодичностью и в меньшем количестве. Зимой 2018 года мы выходили почти каждый вечер на Невский проспект — кто после работы, кто после учебы — и там каждые 50-100 метров стояли с пикетами. В одном из наших любимых мест даже выставили отдельный патруль, чтобы задерживать в случае табуированных лозунгов.

Примерно в этом же году появилась такая практика задержания по КУСП — Книге учета сообщений о правонарушениях. У них были доносчики, жалобы которых использовались для задержания активистов. Если на вас поступила жалоба, вас забирают в отдел для дачи объяснений. Они забирали человека с улицы, часа 3 держали его в отделе, брали объяснения, изымали плакат для проверки на наличие экстремизма и отпускали, тем самым срывая одиночный пикет. Эту практику в 2018 году активно стали использовать, задерживая по очереди десятки людей, доставляя в отдел и отпуская без протоколов.

Были времена, когда можно было на Невском стоять с плакатом “Свободу политзаключенным” несколько часов. Самый эффективный метод — баннеры с коротким, ярким лозунгом об определенной проблеме, которые вывешивали на мостах, зданиях, крышах. Это был более безопасный метод протеста с меньшим риском задержания. Наши ребята принимали участие в муниципальных выборах как волонтеры, журналисты, участвовали в политической жизни города и страны под постоянным преследованием полиции и Центра “Э”.

Расскажи про работу в SOTA

Это медиа-издание состояло в основном из активистов, освещавших протесты, выборы и политические события в России и СНГ. Я работал там до февраля 2022 года, совмещая с активизмом. В конце 2020 года я ездил на выборы как журналист, ездил в регионы — в Ленинградскую область, Псковскую, Великолукскую. Бывал на региональных выборах, где меня задерживали с целью помешать зафиксировать нарушения.

Я ездил на протесты в Беларуси в 2020 году корреспондентом. Я поехал сам, автостопом — 900 км от Питера до границы с Беларусью. Через КПП меня не пустили, сказав, что у меня нет законных причин на въезд, но по факту из-за протестов был ограничен въезд иностранцев, особенно журналистов. Я прошел вдоль границы несколько десятков километров и ночью пересек ее в обход КПП. Поймал попутку, доехал до Минска. Шел третий месяц протестов, они еще были в активной фазе, но уже начинали угасать. Я связался с активистами движения Страна для жизни, они меня познакомили с лидерами протестов. Они показали мне “Площадь перемен” — один из самых популярных протестных дворов Минска, где силовики убили одного из активистов — Романа Бондаренко.

В целом какие были впечатления от Беларуси и местных протестов?

Очень положительные: там очень чувствовалась солидарность, взаимодействие между людьми. Я такого в России почти не видел. Там каждый вовлечен в оппозиционную деятельность. Я не встретил никого, кто поддерживал бы режим Лукашенко, кроме одной пожилой женщины из России. Россияне часто боятся сказать, что они против Путина потому что боятся последствий. Там люди не боялись, они открыто все говорили. Их солидарность, объединение и эффективные методы протеста, конспирации — все это очень вдохновило. Но ранило то, что протесты проходят слишком мирно. Нет, я не считаю, что нужны насильственные методы, но нужно что-то более радикальное, чем просто выходить на улицу и затем расходиться.

Как ты попал в армию?

Во время очередной акции в Пскове меня задержали и вручили повестку, хотя мне было 17 лет. Повестка была на 14 декабря, а день рождения у меня 13 декабря. По здоровью я проходил, возможности откосить не было. Я решил, что лучше сейчас сам пойду: раньше сяду, раньше выйду. Я прошел медосмотр, меня определили в космические войска, в часть под Питером, и уже 15 числа я отправился в распределительный пункт.

Стереотипы про покраску травы и остальное не сбылись. Дедовщины тоже почти не было. Условия не такие суровые, как рассказывают, но это в частях под Москвой или под Питером, в регионах обстановка, вероятно, была хуже, но о какой-то жести я оттуда не слышал.

Вел ли ты в армии активистскую деятельность?.

Нет, в армии это по закону запрещено. На посту в части получили информацию о том, чем я занимался на гражданке. Со мной провели серьезный разговор, что лучше ничего подобного в армии не делать, иначе будут большие проблемы.

Что было после армии?

За то время, что я служил с 2020 по 2021 год, произошло много: вернулся Навальный, его посадили. Вышло расследование про дворец, про отравление Навального, были самые массовые с 2012 года протесты. Сразу после них запретили и разогнали штабы Навального: кого посадили, кого выдавили в эмиграцию. Много людей и моих друзей уехали из страны.

А ты сам думал о том, чтобы уехать?

Нет, у меня даже не было мысли об этом. Я понимал, что есть высокий риск оказаться в тюрьме, но надеялся, что это меня обойдет. Я никогда не был за границей, кроме Беларуси и Украины, еще ребенком. Я себя видел только в России, планировал будущее только там. Я хотел и хочу путешествовать по России, увидеть нашу большую и красивую страну.

Когда я вернулся, я планировал поступать в питерский Политех весной 2022 года.

В то время заниматься активизмом без серьезных рисков стало практически невозможно. Вся оппозиция оказалась вычищена: никаких акций, никаких митингов, людей сажают. Я подумал: я же могу сам их проводить. 15 декабря я вернулся из армии, и уже 31 числа я взял листовки “Разыскивается Путин”, которые мы расклеивали года два назад, нашел крышу и разбросал их оттуда, после чего на пару дней залег на дно.

В январе я каждую неделю с друзьями выходил на пикеты на Невском. Это было напряженно, потому что там часто ходили патрули. Когда поступала жалоба и полиция уже ехала в нашу сторону, мы сваливали. Мы выходили в поддержку Заремы Мусаевой, в годовщину убийства антифашистов Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой.

Перелом случился 29 января. Я пикетировал на Невском с плакатом “Путин вор” часа 3, когда на меня донес прохожий, позвонив прямо при мне по телефону в полицию. Я хочу заметить, что реакция была положительная у 95% прохожих. Буквально три-четыре человека остановились и высказали недовольство.

Когда подъехал микроавтобус с полицейскими, они даже не поняли, кого надо задерживать, и я просто ушел, прежде чем они что-то поняли.

На следующий день в наш дом постучали. Мама подошла к двери, ей говорят: “Здравствуйте, мы к вашему сыну, он нас ждет”. Написал маме, что это полиция. Мама к тому моменту уже более понимающе относилась к моей деятельности, она уже сталкивалась с подобным, и ответила, что тут таких нет, вы ошиблись. Они продолжали стучаться еще полчаса. Проходит еще около часа. Мне звонит неизвестный номер, говорит: “Добрый день, Меня зовут Игорь, я из министерства добрых дел. Мы хотим тебе деловое предложение сделать”. Это звонили из Центра “Э”. Я отказался от встречи и услышал: “Ты не думай, что твои шалости 31 декабря (акция с листовками) останутся без внимания. Ты же не думаешь, что тебе это сойдет с рук?” Я сделал запись разговора и скинул в редакцию, после чего вышла статья о вербовке активистов и журналистов в Центр “Э”.

В день приговора по делу Никиты Уварова мы сделали баннеры “Ребенок в тюрьме” , “Свободу Никите” и повесили на той же крыше, откуда я раскидывал листовки. Тогда у моего дома установили наружное наблюдение. Я два дня был у друзей, потом решил, что рано или поздно все равно меня поймают, и поехал домой. Когда я подъехал, из гражданской машины выскочили менты и тут же заломили меня. Один из них, бородатый армянин, откровенно провоцировал меня на конфликт. Пока полицеские меня досматривали и забирали личные вещи, мне удалось сообщить друзьям о задержании.

Меня доставили в отдел. После проведения беседы и угроз мне вменили арест по статье об организации митинга. Это арест до 10 суток или штраф до 20 000 ₽. Меня оставили на ночь в камере. На следующее утро был назначен суд, но судья перенесла заседание для ознакомления с материалами дела и отпустила меня прямо из зала суда.

О моем задержании сообщили моей коллеге из “SOTA”. Но основная часть редакции была не в курсе моих акций, они решили, что это из-за отказа от сотрудничества, и выпустили статью о том, что журналиста “SOTA” после попытки вербовки задержали около дома. Но потом выяснилось, что я повесил баннер, и это явилось причиной задержания, после чего они прекратили со мной сотрудничество, спасая свою жопу и свою репутацию.

Спустя неделю была акция дальнобойщиков против ковидных ограничений. Я на нее пошел как сторонний наблюдатель и фотограф. На ней меня скрутили вместе с участниками, доставили в отдел. Специально ради меня приехал бородатый армянин с коллегой. Меня подняли на второй этаж в кабинет начальника уголовного розыска. Немножечко там этот бородатый меня побил и припомнил все старые обиды. Со своим коллегой они стали играть в хорошего и плохого полицейского. Коллега сказал: “У тебя есть несколько вариантов дальнейшего развития событий. Ты сейчас либо прекращаешь этим всем заниматься, все у тебя будет хорошо, либо ты продолжаешь, и у тебя будут очень большие проблемы, ты сам знаешь, какого рода. Хотя есть еще один вариант: ты можешь продолжать делать свои акции. Но ты должен нас уведомлять о них — время, место, участники. Мы тебя будем для вида задерживать иногда, чтобы не раскрывать эту конспирацию”.

Я сначала хотел послать их, но я понимал, что если сейчас резко откажусь, я возможно, поеду уже в спецприемник. И мне было интересно, какие условия сотрудничества предложат. Это был долгий диалог. Они хотели, чтобы я сливал всю информацию про акции, активистов, контакты, соцсети, сообщения, чаты, вообще все, вплоть до того, кто с кем спит. Взамен предлагали денежное вознаграждение в размере от 10 до 20 000 ₽ (примечание: медианный доход на 2020 год составил 32 422₽), помощь с поступлением и работой. Я должен был подписать контракт о сотрудничестве с их подразделением, и не мог это разглашать. Я сказал, что я подумаю и через неделю отвечу. Я думал, 27 февраля, когда я сделаю акцию с Немцовым, это будет такой публичный ответ типа ребят, нет, извините. Меня отпустили с липовым протоколом.

Как тебе запомнился 24 февраля?

Я должен был выходить на смену, и тут в телеграмм-каналы начали передавать сообщения о российских ракетах, бомбящих Украину. Я был в шоке, ни на какую работу не пошел, просто не мог работать. Вечером планировали выйти в центр на акцию против войны. Ближе к вечеру я читаю новости, что моих друзей задерживают прямо на выходе из дома. В окно я увидел полицейский микроавтобус. Я вылез через окно и пошел на акцию.

После акции Немцова я прятался у друзей. На следующий день задержали моего брата, с которым мы очень похожи внешне. Это был конец февраля. Второго числа у меня был назначен суд, назначили мне штраф 20 000 ₽. Как только я вышел из суда, меня снова схватили менты, отвезли в отделение, снова был суд и меня арестовали уже на 8 суток. Мне сообщили, что Центр “Э” хочет посадить меня по Дадинской статье — если у тебя два решения суда вступивших в силу, это считается административным нарушением, если от 3-х — уголовным.

После восьми суток в спецприемнике меня посетил старый знакомый — бородатый армянин. Он сказал, что у меня два варианта: либо сесть в тюрьму, либо сотрудничество с “Центром Э”. Я решил, что лучше сяду. Мне дали последние сутки на свободе, чтобы передумать.

Как получилось, что ты оказался в Чехии?

В начале февраля я получил загранпаспорт, чтоб в критической ситуации была возможность уехать, хотя я не представлял куда: ни денег, ни знакомых за границей, что я там буду делать?

Я позвонил Маше. Мы решили, что мне все-таки надо срочно уезжать. Она продумала схему. Я приехал из спецприемника домой, взял маленький рюкзачок, свитер, в котором я сейчас хожу, взял документы, ноутбук, технику, выключил телефон, выкинул симку и поехал к ребятам. Я до последнего думал, что меня прямо в аэропорту снимут с самолета. Но все обошлось. Позже я понял, что они просто не рассчитали, что я смогу так резко уехать. Либо они в принципе хотели добиться того, чтобы я уехал и прекратил свою деятельность.

10 марта я приземлился в Стамбуле. Я просто не представлял, как дальше буду жить, чем заниматься в Турции без языка и образования. Вариант был один: ехать в Европу запрашивать убежище. Так я получу защиту от России и гарантию, что меня туда не вернут, будет хоть какая-то стабильность и легализация. Большинство стран ЕС перестали выдавать туристические визы россиянам, гуманитарные делаются долго. Когда находишься не в родной стране, ты не можешь запрашивать в посольствах других стран визы. То есть мне нужно было возвращаться в Россию и запрашивать там в посольствах стран ЕС визу. Но это было невозможно, поэтому я составил письмо, в котором объяснил, что уехал из-за преследования, что мне угрожает в России.

В итоге мне позвонила консул из посольства Чехии в Стамбуле и сказала, что они попытаются узнать, как мне помочь. Несколько недель от них не было ответа, но спустя чуть меньше трех недель консул Чехии в Стамбуле пишет, что они готовы выдать мне визу.

Через два дня после подачи виза была готова. Когда я прилетел в Чехию, я прямо в аэропорту запросил убежище, мне выдали памятку беженца, объяснили, к чему готовиться и отвели в закрытый миграционный центр. Там условия были неплохие, несмотря на решетки, было комфортно, трехразовое питание, есть доступ в Интернет через местные компьютеры: всю технику забирают. Там я просидел около недели, затем было первое собеседование с миграционной полицией. Я пересказал всю историю задержания и арестов. Все интервью заняло около 6 часов. Потом мне выдали временное удостоверение личности и сообщили, что меня переводят в лагерь ожидать решения своего вопроса, которого я жду по сей день.

Как ты вышел на чешское отделение “Весны”?

Я был сторонником Весны еще с 2020 года. Через экс-сотрудницу штаба Навального в Питере, которая теперь тоже в Чехии, я вышел на Сашу (имя изменено) — активиста “Весны” из Питера, который уехал еще в 2018-2019 годах. Он познакомил меня с другими участниками чешского отделения, куда я тут же подал заявку.

Как получилось, что ты возглавил чешское отделение?

В конце июня было собрание всех активистов чешского отделения, где мы приняли новый устав, провели выборы на руководящие и рабочие должности. Я не хотел выдвигаться на роль координатора. Я живу далеко от Праги, а удаленно это трудно делать. Но никто, кроме меня, не хотел брать на себя ответственность, которая никак не оплачивается. У всех работа, учеба. В итоге я выдвинулся и меня избрали. Мы провели несколько вечеров писем, акции 12 июня, в июле акция поддержки Горинова, постоянно участвовали в митингах и стали расширяться. Чешское отделение с 4-5-х человек выросло до 15-ти.

Чем, по-твоему, отличаются российская оппозиция и активистская деятельность за рубежом и в России?

Я не успел застать самые массовые протесты в Чехии (26 марта), т.к. приехал в апреле. Я знаю, что Чехия не самая популярная страна для политических мигрантов, и был приятно удивлен, насколько здесь развита эта тема, активности тут зачастую больше, чем в той же Грузии. Конечно, даже здесь я встречаю людей, не понимающих, зачем мы этим занимаемся, но большинство очень инициативные. Например, акцию с гробом мы готовили 4 дня, а материалы добывали общими усилиями активистов и сторонников.

Но сравнивать антивоенную активность в России и за рубежом не совсем корректно. В России с началом войны был массовый антивоенный протест, каждый день выходили тысячи людей. Многие были задержаны, но массового страха еще не было. В спецприемнике со мной были сотни арестованных на акциях, но их арест не задавил морально, мы продолжали солидаризироваться и выступать против. Люди, которые что-то делают здесь, понимают, что им ничего не грозит. Так что ценность российских митингов за рубежом и в России отличается в пользу России. И даже здесь, в Европе, люди, имея уже ВНЖ, ПМЖ или даже гражданство, продолжают бояться делать элементарные вещи: публично высказаться, открыть свое лицо на митингах. Да, у многих в России остались семьи, но по опыту скажу: к родственникам приходят редко, ты должен быть широко известной личностью для этого. Вероятность, что кого-то из родственников уволят или будут какие-то другие серьезные последствия, почти нулевая.

Кем и где ты видишь себя после войны? Что должно произойти в России, чтобы ты вернулся?

Всерьез об этом не задумывался. Непонятно, сколько эта война еще продлится: год, 8, 10 лет. Непонятно, как она закончится. Очень много вопросов, но пока Путин и его банда остаются у власти, пока оппозиционные судебные дела не закрыты и политзаключенные не выпущены на свободу, мне пути назад в Россию, если я хочу оставаться на свободе, нет.

В чем для тебя ценность активизма?

Даже за рубежом это очень важная вещь: наша цель — объединять здесь россиян для помощи оппозиции и политзаключенным в России, показать европейскому сообществу, что происходит на самом деле в России, рассказать о тех людях, которые еще борются, и как им можно помочь.

Что бы ты хотел передать европейскому сообществу и российским активистам за рубежом?

Я бы хотел активистам за рубежом сказать: перестаньте конфликтовать между собой, ищите моменты, которые вас объединяют, перестаньте бояться, будьте активнее, инициативнее, смелее и идите к нашей общей цели — Свободная Россия. Что касается ребят в России, скажу только: не сдавайтесь и не отчаивайтесь, делайте то, что считаете правильным. Россия обязательно будет свободной.